Энтропийная аксиоматика экономики

Экономическая наука двояко прореагировала на этот кризис. Одной из первых реакций явилось возникновение совершенно нового направления, назвавшего себя «пролетарской политэкономией», в русле которого сформировался знаменитый «Капитал» Маркca.

Однако если именно философии мы обязаны фундаментальным осмыслением Марксовых прорывов в области рефлексивной методологии (увы, так и не эксплицированных самим автором в теоретически адекватной форме), то магистральное развитие экономической науки последнего столетия прошло в совершенно ином направлении.

В отличие от предшественников, эти авторы поставили под сомнение постулат всей предшествующей политэкономической традиции о наличии отношения равенства в любом акте товарообмена и провозгласили принцип возрастающей полезности аподиктической основой товарообмена.

Но если брать слово «ценность» в субъективном смысле, то окажется, что эквивалентности между даваемыми и получаемыми в обмен материальными благами не только не должно, но прямо и не может быть.

Мы не совершаем меновой сделки, когда обмен не приносит нам выгоды, а обмен выгоды нам не приносит, когда вещь, получаемая нами в обмен, имеет в наших глазах совершенно такую же субъективную ценность, что и вещь, отдаваемая нами в обмен. Именно этот подход и по сей день составляет фундамент парадигмы основного направления западной экономической науки.

Однако здесь мы сталкиваемся с естественным вопросом: в какой мере новая аксиоматика оказалась эмансипированной от естественно-научной методологии, в какой степени новый принцип возрастающей при обмене полезности оказался более адекватен сверхчувственной экономической реальности? Соответственно, и в какой мере эта аксиоматика оказалась адекватна принципиально рефлексивному статусу экономической науки?

С одной стороны, принцип возрастания отсутствует в классическом естествознании, реакцией на которое и являлась критическая философия Канта, поэтому с первого взгляда может показаться, что в этой парадигме мы имеем дело с принципиально новым подходом к исследованию сверхчувственной реальности. Более того, весьма подкупающе действует и явная апелляция основоположников «предельной полезности» к субъективности человека.

Однако более серьезный анализ приводит к прямо противоположному выводу: методологическую основу новой парадигмы вновь составляло заимствованное из естествознания основоположение «энтропийный принцип», как раз и формировавшийся в физике в момент возникновения концепции «предельной полезности».

Более того, даже итог, результат такого распределения в обеих науках имеет одинаковое название равновесие, равно как оказываются и подобными описывающие эти процессы уравнения.

И если мы предоставим самим себе замкнутые термодинамическую и экономическую системы, то в конечном счете они придут к сходному состоянию, в термодинамике именуемому «термодинамическим равновесием» (частный случай при применении принципов термодинамики к Вселенной именуется «тепловой смертью» ), в экономике «эффективное распределение ресурсов по Парето».

«Общее экономическое равновесие, по Парето, такое состояние экономики, которое не позволит ни одному участнику обмена улучшить свою функцию полезности, не ухудшая при этом функции полезности других участников обмена».

Наконец, в-третьих, нельзя не принять во внимание и факт практически одновременного открытия основ термодинамики с одной стороны, и теории предельной полезности с другой. Так, первая кинетическая формулировка второго начала термодинамики была осуществлена Клаузиусом и Томпсоном (Кельвином) в 1850-1852 гг., т. е. как раз в тот период, когда в трудах экономиста Госсена (1844 г.) начал появляться прообраз теории предельной полезности.

Далее в 1865 г. Клаузиусом вводится в физику понятие энтропии как функции состояния системы и строго теоретически формулируется парадокс «тепловой смерти Вселенной», в 1870 г. появляется парадокс «демона Максвелла», в 1875 г. был сформулирован «парадокс Гиббса».

Как раз в эти годы в период с 1871 по 1873 гг. – Вальраас, Джевонсон и Менгер, в разных странах и независимо друг от друга, создают экономические учения, основу которых составляют принципы предельной полезности.

Важнейший вопрос, на который должна дать ответ философская критика, в какой мере и, главное, в чем проявилась в современной экономике эта методологическая зависимость ее парадигмы от принципов естествознания, каковы имманентные границы, налагаемые на нее подобной аксиоматикой, наконец, как возможна экономическая теория, а вместе с ней и теория культуры, свободная от подобной зависимости и, соответственно, способная к методологически адекватному контакту со своей предметностью?

Таким образом, было показано, что основные принципы как классической, так и современной экономической теории в основе своей имеют ориентацию на принципиально нерефлексивные методы классического естествознания.

Неудивительно поэтому, что и в основах обеих дисциплин лежат эпистемологические модели, лишенные главного атрибута человека свободы. И не случайно также, что если физика давно достигла предельной точности в своих расчетах, то экономические модели и прогнозы соответствуют действительности от случая к случаю.

Итак:

1. Рефлексивный подход к исследованию социальной реальности предполагает формирование совершенно особой онтологии и соответствующей ей методологии.
2. Эта онтология не может быть частной онтологией социальных наук она должна носить универсальный характер, а значит, не может возникнуть в рамках привычного противопоставления «наук о духе» «наукам о природе».
3. Такая система невозможна в рамках позитивистского подхода, она предполагает возврат и возрождение рефлексивной метафизики, основные этапы которой и были представлены в этом небольшом эссе.